Им были известны границы жизни и смерти. Им пришлось выживать при запредельных нагрузках.
70 лет назад в Советском Союзе приступил к работе секретный отряд испытателей «для проверки костюмов, скафандров, одежды и разработки других вопросов, связанных с обеспечением жизнедеятельности и работоспособности летчиков при сверхскоростных и высотных полетах». В трудовых книжках сотрудников нового подразделения были написаны должности механиков и лаборантов, потому что в целях секретности в реестре советских профессий не значился космический испытатель.
Распоряжение о создании специального отряда, которому предстояло испытывать не технику, а самих себя, годом ранее, незадолго до своей смерти, подписал Сталин.
Возглавил новое подразделение подполковник медицинской службы Евгений Карпов, который со временем станет генералом и первым начальником Центра подготовки космонавтов.
Согласно документам Минобороны это была отдельная воинская часть – в/ч 64688. В нее направляли солдат и сержантов срочной службы, которых медики признали абсолютно здоровыми. Авиационные медики выезжали в воинские части, где самым тщательным образом проверяли здоровье кандидатов. Леонид Сидоренко из Красноярского края, попавший в отряд из школы стрелков–радистов, вспоминает: «Требования медиков были жесточайшие. Тем, кто прошел комиссию, было объявлено: у вас есть возможность поехать в Москву, на испытания новой техники. Мы тогда думали, что речь идет о новых самолетах. Почти все парни были из глубинки, лишних вопросов не задавали и особо не рассуждали. В Москву нас привезли 50 человек. На последнем этапе отсеяли половину. Остальные попали в отряд».
Как и гражданские сотрудники, они дали подписку сроком на 25 лет о неразглашении увиденного, услышанного и пережитого. Работа испытателей была засекречена вплоть до 1997 года.
Со временем отряду поручили новое ответственное дело – проводить испытания, необходимые для предстоящих стартов человека в космос. С тех пор этих людей неофициально стали называть «земными космонавтами». Именно они приняли эстафету из лап всемирно известных космических собачек – Лайки, Белки, Стрелки, чтобы оберегать наших космонавтов от непредвиденных аварий и катастроф при полетах. В отличие от знаменитых собак, они не попадали на экраны телевизоров и страницы печатных изданий. Логика понятна: космическое соперничество шло в русле гонки вооружений, на которой стоял гриф особой государственной важности.
Те «механики» и «лаборанты» входили в барокамеры и испытывали на себе мгновенную разгерметизацию, при которой шея становилась толще головы, надевали космические скафандры, вращались при огромных перегрузках, «летали» на Луну, садились в кресло катапульты и совершали жесткую посадку. И все это с десятками датчиков на теле, которые крепились с помощью специального клея, который потом было болезненно отодрать от кожи.
Ученые, врачи и инженеры тогда не знали точно пределов выносливости человеческого организма, не представляли, где находятся рубежи внешнего воздействия, за которыми – необратимые последствия, а то и смерть. Определять те границы приходилось на ощупь. Естественно, подобный метод требовал определенных жертв: некоторые солдаты и сержанты, проходившие службу в отряде с 1953 по 1963 год, после возвращения на гражданку имели целый букет неприятных диагнозов, часто болели и уходили из жизни в 35–40 лет.
Происходили трагедии и в ходе испытаний. В барокамере во время эксперимента сгорел Валентин Бондаренко. Смысл барокамеры в том, что внутри можно устроить кислородное голодание, которое человек испытывает на большой высоте. Бондаренко был на высоте 5 тыс. метров. Он каждый день снимал с себя медицинские показания. Для того чтобы датчики плотнее прилегали к коже, использовал специальную пасту. В тот день он, как обычно, протер ваткой со спиртом следы от пасты на коже и бросил ее в корзину, но ватка попала на небольшую плитку, где разогревался продпаек. Да, кислорода в барокамере было очень мало, но его хватило, чтобы произошел взрыв. До Боткинской больницы Валентина не довезли.
Первые космонавты высоко ценили работу испытателей. Космонавт № 4 Павел Попович сказал: «Эти ребята собою заслонили нас, и без их помощи нам бы было гораздо сложнее или вообще худо. Когда космонавт готовится к полету, он использует большое количество различных устройств и тренажеров. Мы прекрасно понимаем, что эти устройства прошли испытания нашими штатными испытателями. Если я иду на центрифугу на перегрузку 12 единиц, то уверен, что ребята испытали в полтора раза больше и смело можно утверждать, что космонавт их выдержит. Такие же вещи происходят и при тренировках на выживание: коль испытатели выжили, то и мы должны выжить».
Один из ветеранов отряда испытателей, Владимир Щербинский, ныне возглавляет Ассоциацию испытателей ГНИИИ авиационной и космической медицины и ЦПК имени Ю. Гагарина. Он участвовал в подготовке первой лунной программы СССР в качестве научного сотрудника и испытателя космической техники, участвовал в подготовке космических полетов и лично тренировал первых советских космонавтов.
– Эксперименты, которые проводились для космоса, были подчас очень жесткими – в прямом и переносном смысле слова. Один из снятых позднее на эту тему документальных фильмов даже назвали «Прошедшие ад!». Да и другие киноленты для служебного пользования называются весьма красноречиво «Сильнее смерти», «Испытано на себе» и т.д. Наших ребят подвергали запредельным перегрузкам, вращая их на центрифугах. В барокамере они испытывали на себе мгновенную разгерметизацию, воздействие которой было таким, будто человека в доли секунды подбросили на десятки километров вверх.
Один из команды испытателей, работавший в ней на рубеже 1950–1960–х, – сержант Сергей Нефедов. Его физические параметры были очень близки к параметрам Юрия Гагарина, поэтому Сергея сделали наземным дублером будущего космонавта № 1. Нефедову довелось совершить на Земле все то, что выпало вскоре на долю Гагарина. И даже больше! Для Нефедова организаторы экспериментов предусмотрели отягчающие обстоятельства, которые были ради подстраховки зарезервированы в программе первого полета человека на околоземную орбиту.
По аварийному варианту этот «визит» в космос мог продолжаться до 10 суток. Поэтому Сергей перед стартом Гагарина именно столько времени провел в барокамере, где были воспроизведены условия обитаемого модуля корабля «Восток». Испытатель находился в тесном шарике и перенес все сверхнагрузки, которые, по теоретическим расчетам, могли выпасть на долю космонавта при самых неблагоприятных условиях полета, вплоть до спуска на Землю по нештатной баллистической траектории с перегрузками свыше 12 единиц.
Нефедов позднее вспоминал: «Будущие космонавты очень интересовались воздействиями космических факторов. И не только они. Как–то со мной встретились представители завода «Звезда», который занимался созданием скафандров. Поскольку первые космонавты имеют такие же антропометрические данные, как у меня, они хотели бы, чтобы я помог им в создании скафандра. С меня сделали гипсовый слепок, по которому потом сшили скафандр для космонавтов. Еще были встречи с Сергеем Павловичем Королевым. Перед гагаринским стартом, когда я отсидел в этом скафандре на протяжении 3, 5, 7 и 15 суток в макете спускаемого аппарата корабля «Восток–1», он в разговоре со мной намекнул, что космонавтам нужно рассказать о результатах «наземного полета», чтобы у них была твердая уверенность в успехе предстоящего полета на околоземную орбиту».
После успешного полета Юрия Гагарина сержант Нефедов был награжден орденом Красной Звезды. А спустя годы, в ноябре 1997–го, Сергей Иванович за мужество и героизм, проявленные при испытаниях, связанных с освоением космического пространства, был удостоен звания Героя России.
Тем же указом главы государства Золотой Звезды был удостоен Евгений Кирюшин. Уроженец Куйбышевской области, он служил в школе младших авиационных специалистов под Винницей. В 1968 году в часть приехали ученые из Москвы и объявили, что будут отбирать персонал для работ, связанных с космосом. Кирюшин, обладающий феноменальным физическим и психическим здоровьем, отбор прошел.
– Об авиации я всю жизнь мечтал, а тут космос! – вспоминает Евгений Александрович. – Тогда я успешно прошел строгий медицинский отбор и был переведен для дальнейшей службы в Москву. Уход за нами, забота врачей, условия службы – замечательные. А своими экспериментами все мы с первых дней «заболели» – это же такой адреналин, ничто с ними не сравнится! Правда, «полетели» мы не сразу – здоровье проверяли еще месяца три.
«Крещением» для меня стала центрифуга. Сначала ознакомительная перегрузка 4 единицы, потом сразу – 12, то есть масса тела увеличивалась в 12 раз! Тело с каждой секундой словно наливается свинцом – руки, ноги, глаза, каждая клеточка, и уже при 9 единицах держишься на пределе, дышишь животом и коротко, как заяц, – это при поперечном вращении «грудь–спина». На продольном – «голова–таз» – вообще невмоготу даже при 7–8. Потом пару суток приходилось приходить в себя в стационаре. Я попал в элиту.
Нас называли «высотниками». Не все выдерживали барокамеру, когда на высоте 40 км надо было в течение двух часов выполнять операторские функции, работая на тренажере. Летали, облачаясь в высотный компенсирующий костюм, который с подъемом на большую высоту туго охватывал тебя. Ведь уже на высоте 30 км атмосферного давления практически нет, и тебя буквально распирает изнутри.
Кирюшин участвовал в многомесячных экспериментах по имитации невесомости на Земле, провел комплекс испытаний орбитальной станции «Мир», пилотируемого спуска с орбиты и безопасного приземления космонавтов.
– ЧП случались и у нас. Вообще–то из каждого набора кто–то ломался, получал травмы, сажал сердце, некоторым вручали ордена, и эти два–три человека возвращались героями домой. И только один ушел по собственной воле.
После увольнения в запас в 1970–м Евгений Кирюшин поступил на работу в Институт медико–биологических проблем и несколько лет участвовал в испытаниях различных полетных программ и специального снаряжения для космонавтов. Совершил более 200 барокамерных подъемов на большие высоты, две трети из них – до 40 км, около 150 вращений на центрифуге с перегрузками 12 единиц. Участвовал в длительных, до двух месяцев, экспериментах по имитации невесомости. Провел полный комплекс наземных испытаний полета орбитальной станции «Мир», пилотируемого спуска с орбиты и безопасного приземления космонавтов.
Среди испытателей было несколько женщин. Одна из них – кавалер ордена Мужества, кандидат биологических наук Елена Сорокина. Она участвовала в экспериментах по моделированию условий полета первой в мире женщины–космонавта Валентины Терешковой. Катапультирование, изучение влияния длительных перегрузок, высотные подъемы при испытании скафандра. В 1962–1965 годах, что она проработала испытателем, Елена побывала в 96 экспериментах. При этом о полете в космос Сорокина не мечтала. Признавалась в интервью, что ее пугала «звездная жизнь» космонавтов после полетов.
В нашей стране поставлено несколько памятников собакам – участницам самых первых полетов живых существ в космос, но до сих пор нет ни одного памятника испытателям. Неужели эти люди, своим самоотверженным трудом реально прокладывавшие путь к звездам, не заслужили подобного внимания и уважения?
Владимир ГОНДУСОВ.
На снимках: Сергей Нефедов в годы службы (слева) и в наши дни.
